«Я очень хотела бы получить этот приз вместе с ним…»

Мария Мускевич, режиссер и продюсер документального кино, участница Программы МОСТ в 2016 году. Текст «Я очень хотела бы получить этот приз вместе с ним…» был впервые опубликован на веб-странице Института Адама Мицкевича Culture.pl 22 июня 2016 года.

Режиссер-документалист из России Зося Родкевич получила главный приз в международном конкурсе документального кино на недавно прошедшем 56-м Краковском кинофестивале – награду «Золотой рог» за фильм «Мой друг Борис Немцов». Герой картины – российский оппозиционный политик, убитый в Москве 27 февраля 2015 года. Мария Мускевич расспросила Зосю Родкевич о том, как фильм был воспринят в Польше, как он создавался, как гибель героя изменила его сюжет и как снимался финал.

Mария Мускевич: Какая реакция была на фильм у польской аудитории? Вряд ли зрители в Польше хорошо понимают, кто такой Немцов и как трудно свыкнуться с мыслью о его гибели большому числу людей в России.

Зося Родкевич: В Кракове у меня было два показа. Не могу сказать, что народу на них было очень много. Я оставалась и наблюдала за реакцией – как смотрят, как реагируют, в каких местах смеются. Но практически никто не смеялся. Меня это расстроило. Зато обсуждение было очень хорошим, правда, оно было на английском. Я не большой мастак в английском, говорила простыми фразами, но меня поняли. И вопросов было много.

ММ: О чем тебя спрашивали?

ЗР: О судьбе русской оппозиции. Но, вообще-то, больше про само кино и это было мне интересно. Потому что в России обычно меня спрашивают про ситуацию в целом – гораздо больше, чем про сам фильм. В России обсуждение превращается в разговоры о политике.

ММ: А что спрашивали про фильм?

ЗР: Сколько было снято материала, почему именно эти куски вошли. У меня вообще было много сомнений и страхов, что фильм не будет понятен на Западе. Таков был мой основной акцент во время обсуждения. И зрители поняли, что я переживаю, и стали говорить, что, нет, наоборот, все очень понятно. Для меня это была проверка, способна ли я рассказать историю, понятную с помощью киноязыка. Потому что если фильм «не работает» по контексту, что естественно, применительно к нероссийской аудитории, значит, он должен работать по универсальным кинематографическим законам. Его должен понять любой человек, кто слышит фамилию «Немцов» впервые.

ММ: Что для тебя значит эта первая международная награда за твой первый фильм? Это, наверное, сильные эмоции…

ЗР: Конечно! Я была к этому абсолютно не готова. Я думала, что мой фильм вообще где-то на задворках фестиваля. А тут эта награда… Наверное, я должна была выйти с какой-то настоящей речью, а я ничего не сказала. Точнее, сказала три предложения. Но теперь я понимаю, что от меня, конечно, ждали не этого. Ждали манифестов каких-то, благодарностей. Я была настолько шокирована, что вышла и сказала «Давайте я расскажу вам все потом». Хотя меня предупредили, что надо будет выйти, если что-то вручат. Я даже купила платье в секонд хэнде. Маша Гаврилова, мой продюсер, сказала, что нам, может быть, дадут приз «Специальное упоминание жюри». И сказала, чтобы я купила красивое платье и приготовила речь. Во время церемонии закрытия я уже запуталась во всех номинациях, наградах, перестала следить и просто ждала, когда будет мое «упоминание», хотела выйти и оттарабанить свой подготовленный текст. А потом, когда я уже осталась на сцене с другими лауреатами и держала в руках статуэтку, до меня стало медленно доходить, что это я отхватила главный приз! Если бы я это поняла сначала, я бы, наверное, вышла и упала. Потом, на вечеринке после закрытия ко мне подходили и говорили: классно, поздравляем, мы не видели твоего фильма, но здорово, что ты выиграла. Хотя это лицемерие какое-то, по-моему.

ММ: Вряд ли ты это когда-нибудь забудешь…

ЗР: Да, я всю жизнь стебалась над людьми, которые выходят на сцену и начинают: «спасибо маме, папе»… На самом деле, это такие сильные по накалу чувства, что ты не понимаешь, что тебе делать: плакать, смеяться, обниматься. А так как я режиссер, то я, как все режиссеры, смотрю на все немного со стороны. И на это я тоже смотрела со стороны в тот момент, но при этом понимала, что это все происходит со мной и я нахожусь внутри. А самое главное, что я чувствую, что в моей жизни сейчас что-то меняется. И мне очень страшно вдруг начать задирать нос и думать: подумаешь, я могу выиграть еще главный приз, и еще, и еще. Ждать следующих фестивалей и такого же успеха. У меня сейчас такой переходный период, когда надо понять, как бы не возгордиться и как просто продолжать свое дело. Потому что у меня две крайности. Либо я начинаю чувствовать себя королевой документального кино. Либо, наоборот, заниматься самоуничижением.

ММ: Во всем том, что ты сейчас испытываешь – радость, страх, неизвестность, выход на новый уровень… есть место каким-то чувствам по отношению к твоему герою, Борису Немцову?

ЗР: Ну конечно. Я до сих пор переживаю, что я как будто «выезжаю» на смерти своего друга. На этом убийстве. Но фильм-то задумывался до этой трагедии… Я вообще очень сильно хотела бы, чтобы мы вместе с ним получили этот приз.

ММ: Фильм был задуман тобой еще до убийства… Что в нем было изначально?

ЗР: Да, к тому моменту я уже просмотрела половину отснятого материала (фильм «Мой друг Борис Немцов» создан из видеоматериалов, отснятых Зосей для он-лайн проекта «Срок», более позднее название – «Реальность» – ММ). Я хотела сделать фильм про ярославскую избирательную кампанию. Такую комедию о том, как молодые люди из штаба Немцова пытаются использовать его как ростовую куклу, туда-сюда его перемещать. Мы даже с Немцовым это обсуждали. Он говорил, что нужно делать просветительское кино,что нужен закадровый текст, который бы объяснял, кто такой Немцов и чем занимается (на региональных выборах 8 сентября 2013 года избран депутатом Ярославской областной думы во главе списка партии «РПР-Парнас» – ММ). Но когда его убили, я поняла, что все по-другому теперь надо делать. Надо заново отсматривать и выбирать другой материал.

ММ: В какой момент тебя застала эта новость?

ЗР: Ой, я об этом сто раз рассказывала уже. Я была на даче, без света, без интернета. Вдруг поздно вечером пришла смска от моей коллеги по проекту с таким текстом: «Немцов застрелен. Нужен ролик». А поскольку она большая юмористка, то я решила, что это такая шутка. Потом я поняла, что это правда. Мы включили радио, слушали всю ночь. Я пошла прорыдалась. Мне было по-человечески очень хреново. В то же время я понимала, что надо снять похороны, надо снять финал этого фильма, который теперь будет другим совершенно. Потому что никакой драматургии в том фильме, что я делала, не было. И вдруг такой кошмарный финал.

ММ: Я, как человек, смотревший твой фильм дважды, скажу, что в душе зрителя бушуют очень сильные эмоции. В последних минутах фильма мы видим, как Немцов садится в поезд, живой и здоровый, насвистывает песенку, а потом резко – похороны. И в последнем кадре – твое заплаканное лицо. Ты переводишь камеру на себя. Этот кадр ты заранее придумала?

ЗР: Это было так. Я пошла на похороны и мне очень тяжело давалась эта съемка. Я понимала, что мне надо снять родственников, всех медиа-персон, но при этом –  мой друг лежит в гробу. И нужно снять гроб. Я через камеру могла смотреть, сделав увеличение, а потом камеру убираю –  и не могу. Своими глазами я смотреть на это не могла совсем. Душа леденела. Через камеру смотрю, а потом закрываю глаза –  и не смотрю. Я ходила, снимала, рыдала, опять снимала. Странное было состояние. Потом один из выступавших сказал: «Давайте сейчас помолчим и каждый вспомнит, что его связывало с Борисом». И наступила эта минута. Я подумала, что меня же многое связывало, лично меня, и я повернула камеру на себя и всю эту минуту снимала свое лицо. Это случайно получилось, от растерянности. Мне показалось, что важнее снять то, что со мной происходит. Но я не вставила этого в фильм. Потом я не знала, как его закончить, долго мучилась. Было нагромождение разных сцен. И когда мы с Расторгуевым (Александр Расторгуев, один из основателей проектов «Срок» и «Реальность» – ММ ) смотрели финал, который ему не нравился, он случайно наткнулся на этот кадр с мной. Достал его и поставил.

ММ: Да, мне кажется, что точка правильно поставлена. А найти точку в документальном фильме очень сложно.

ЗР: Хотя на одном обсуждении в России, в Перми, зритель спросил: «Зачем этот кадр в конце с раздувающимися от страха ноздрями?..» Я даже не стала толком отвечать на этот вопрос. Мне кажется, это должно быть понятно или непонятно. Если непонятно –  то не стоит и объяснять.

ММ: У меня такое ощущение, что все, что происходит сейчас вокруг имени Немцова – твой фильм, эта победа, премия Бориса Немцова, которая была вручена недавно в Германии – находится в бесконечном конфликте с фактом, что его больше нет. Что с этим делать?

ЗР: Ну, я-то все, что могла сделать, сделала. Мой фильм – это маленькая капсула времени, которая для меня и для тех, кому нравится фильм, является драгоценной. Потому что когда ты ее распаковываешь, ты проживаешь с этим человеком экранное время. А потом запаковываешь – и все.